Край неба поцеловали тонкие губы рассвета, выпивая редеющий сумрак жадными, длинными глотками. Поверженный и опустошенный мир простирался у моих ног рваной скатертью полуистлевших лесов, обмелевших рек и иссушенных равнин. Последние отряды воинов покидали Нарию, подгоняя длинные караваны иганов, загруженные тюками с трофеями и едой. Навьюченные ящеры тяжело переставляли перепончатые лапы, нервничая от близкого соседства с пойманными хищниками, запертыми в клетки.
Привычка собирать диких животных, как и представителей иных рас, у оддегиров появилась с тех пор, как мы с Оддероном завоевали первый мир спектра. Как несложно было добиться, расположения и любви повелителя Оддегиры — просто дать ему то, что он так отчаянно жаждал: величия, золота и рабов. И я кормил тщеславие правителя долгие годы, ловко играя на струнах его алчной души, манипулируя его желаниями и прихотями, получая в итоге силу, что так была мне нужна. Вот и сейчас, исчезая в красных клочьях тумана, скрывающего открытый мною путь, оддегиры смотрят на меня восхищенно и торжественно, как на великого вождя, приведшего их к триумфальной победе, не понимая, что на самом деле они все игрушки в моих умелых руках. Захочу — дерну за ниточку, и они будут скакать послушными попрыгунчиками мне на утеху, захочу — оборву, и они повиснут изломанными деревяшками, так и не осознав, что же случилось.
Жалел ли я в этот миг, сидя на заснеженной вершине и глядя на единственную сияющую на небосклоне звезду, что уничтожил целый мир с его говорящими и двигающимися куклами? Нет, я жалел, что не разрушил его до основания… Проклятая Нария стала костью в горле, оказавшись единственным слабым звеном в цепи моих четко выстроенных планов. В какие игры ты играешь со мной, Эгла? Куда исчезла эктраль? Почему именно здесь? И почему златокудрый фантом снова предстал моему взору, как карающий дух возмездия, в залитом кровью белоснежном платье? Или это плод моего больного воображения рисует мне таинственную незнакомку, чей образ преследует меня и днем, и ночью? Я не сошел с ума… я видел ее… видел так же реально, как сейчас вижу утреннюю звезду, одинокой слезой повисшую в рассветной пелене небес.
Странный мир… странная звезда… ее свет кажется таким знакомым и понятным, и я силюсь вспомнить, где я видел его раньше, но не могу… Я так много не могу вспомнить… запахов, желаний, вкусов, чувств… И с каждым айроном воспоминаний о прежнем Ярле становится все меньше и меньше. Его больше нет… Он затерялся где-то там, в прошлой жизни, где в Зале Вечности широко раскрыв голубые глаза, остались лежать мертвые тела моих матери и сестер, там, где замыкая линии пантагреона и запирая врата миров отдал жизнь мой отец, чтобы спасти меня — истинного наследника Тэона.
Знал ли отец, запуская эктраль по обратному циклу и выбрасывая меня с ней в пески Оддегиры, в кого превратится его плоть и кровь? Понимал ли, привязывая меня к сотворяющему камню, во что выльется наш тандем? И мог ли себе представить творец спектра миров Ррайд, что его сын станет хладнокровным монстром, безжалостным чудовищем, разрушающим, все, что он создавал с такой любовью? Наверное, нет… возможно тогда он просто сам прикончил бы меня, не дожидаясь, пока это сделают его братья. Иногда я и сам думаю, что так было бы правильнее.
Чем я лучше тех, кто предал безграничную веру Антариона Эллера? Я такой же беспощадный убийца, как и они, с той лишь разницей, что я стал таким благодаря им. Я — чудовищное порождение их подлости и коварства. И как только чудовище доберется до врат миров и взломает щит, его демиурги пожалеют, что не перерезали себе глотки в тот день, когда создали свое уродливое исчадие. Рано или поздно эктраль приведет меня к порогу моего дома, я услышу ее зов даже на другом конце бесконечной парадигмальной матрицы. И все же не могу понять, почему исчез камень? Вероятно, я нарушил заданную эктрали программу, вобрав энергию мира, стоящего на последующем витке спирали? Я ошибся… первый раз за столько айронов… Но эктраль исправит мой промах, устранив сбой в цикличности — отец предусмотрел и это, наполнив пантагреон своей кровью. Созидающий камень миров слушается только своего хозяина, как и я, связанный с ним неразрывными узами.
Надо убираться отсюда, этот мир с его единственной звездой наводит меня на странные мысли, заставляя оглядываться назад, сожалея о содеянном. А я не привык сожалеть о чем-то.
Свет утренней звезды становится все ярче с восходом солнца, и я вдруг понимаю, что он мне напоминает — синие глаза златокудрого призрака, навязчивой марью въевшегося в мой разум и медленно сводящего меня с ума. В прошлый раз она тоже появилась у Камней Судьбы. Надо будет вернуться в Арзарию. Почему у меня такое чувство, что ее правитель мне солгал?
Мне пора. Сжав рукоять меча миров, я развернул пространство, шагнув в открытый путь, и сияющая воронка мягко выпустила меня на белое покрывало песков, овеяв лицо привычным зноем. Длинные обозы, поднимающие пыльные вихри, жирными змеями вились между желтых скал, медленно приближаясь к Каддагару. В красных лучах солнца островерхие замки и храмы столицы, сложенные из белого камня, кажутся огромными окровавленными зубами гигантского песчаного червя вытянувшего к небу хищную раззявленную пасть прямо посреди живописного оазиса, укрытого от иссушающих ветров Оддегиры изломанными хребтами северных гор.
Геккон бесшумно подполз мне под ноги, услужливо распластавшись у них пятнистым ковром. Пустынный змей двадцать айронов назад подобрал меня, голодного и обессилевшего, в песках забвения, вытащив на своей чешуйчатой спине с острым как тантор шипастым гребнем, к водяным пещерам, где в тот момент находился правитель Оддерон. Гекконы священны, им подвластны сущности пустыни, и повелитель мира песков, увидав маленького мальчика верхом на огромной желтой рептилии, еще и в окружении духов, посчитал его посланником небес, избранным, даром богов, сыном, о котором он так долго мечтал. Тогда я думал, что это совпадение, воля провидения и счастливая улыбка судьбы, но сегодня знаю, что мой отец предусмотрел все до мелочей, выбрасывая меня из сказочно прекрасного Тэона в раскаленную землю Оддегиры.