События вчерашнего дня стремительными обрывками стали возвращаться в мою выспавшуюся и посветлевшую голову. Боги, я и забыла, какую истерику закатила ночью своему новоиспеченному мужу. Отбросив одеяло, испуганно посмотрела на свое тело. Кто знает, что со мной делал оддегир, пока я находилась в беспамятном состоянии? Это было странно, но я оказалась одета в его хлопковую длинную рубаху — белую и мягкую, приятно льнущую к телу.
Поерзав пятой точкой по постели, не почувствовала никакого дискомфорта. Нет, странно… Определенно странно. Похоже, что этот жуткий мужчина меня не трогал. Теперь я вообще ничего не понимала. Если женился на мне ради этого, то почему церемонится? Хотя, возможно, насиловать полуобморочный труп не доставляет удовольствия даже такому чудовищу как он, и это радовало меньше всего. Значит, хочет, чтобы я была в сознании, когда это произойдет. Перспективы у меня были не радостные: сосуществование с человеком, уничтожившим все, что я любила, и выбора другого у меня не было. Харр мне его просто не оставил. Но жизнь продолжалась, а слова Таис въелись в мой разум, как девиз — пока живу, буду надеяться и верить. И я надеялась. Не знаю, правда, на что, может на чудо, а может просто потому что по-другому не могла?
Свесив с кровати ноги, решила пойти умыться и одеться. Рубаха Ярла хоть и спускалась ниже колен, на платье мало смахивала, к тому же в нее можно было завернуть троих таких, как я. Но стоило встать, как на пол что-то посыпалось с мелодичным хрустальным звоном. С удивлением обнаружила, что это драгоценные камни. Они разлетелись по белым плитам, словно бусины из порванного ожерелья, и теперь попадающие на них лучи солнца, отражаясь, играли на стенах сотней радужных искрящихся бликов. Еще больше удивилась, когда в спутанных волосах обнаружила точно такие же. А оглянувшись назад растерялась настолько, что несколько секунд заворожено смотрела на трогательно-красивый жест нежности, оставленный там. Постель была покрыта белыми бутонами эурезий, а на подушке, утренней росой рассыпаны сверкающие белые альмарины. Даже думать не хочу, чьих рук это дело. Хотя, что тут думать — может я и не помню ничего, но точно знаю, что Харр спал рядом со мной всю ночь.
Постель до сих пор хранила его запах и вмятину на подушке, там, где покоилась его голова. Снова посмотрела на запястье, потом на ногу, и вспомнила слова Ярла, что будет больно, гораздо больнее чем с Кта, если попытаюсь бежать. Я не понимаю, почему это сделала? Сработало, наверное, природное упрямство, а может сердце отчаянно не желало верить, что все кончено, и у меня больше нет шансов на побег. Закрыв глаза, я попыталась разомкнуть линии сумрака. Подвластная мне магия поддалась так просто и легко, как вдох и выдох. Это было невероятное ощущение, это все равно что дать слепому увидеть свет и насладиться красками мира. Я стояла, и плакала от счастья, переполнявшего меня упоенного восторга и светлого торжества. Никто не может понять, каково это — снова почувствовать свою суть, то, к чему ты привык с рождения, как к руке, ноге, или лицу, которое ты каждый день видишь в зеркале. Хотелось смеяться. Хохотать громко-громко, чтобы эхо отлетало от стен и кружило надо мной в безумном танце. Следом за радостной эйфорией пришло понимание того, что я свободна. Наконец-то, снова свободна.
Без страха и сомнений я сделала шаг вперед. Вернее хотела сделать, потому что линии сумрака колыхались у меня перед самым носом, а я не могла даже пошевелиться, чтобы преступить черту. Это что такое? Кто-то невидимый словно держал меня за руки и за ноги, не позволяя нарушить границы дозволенного. Поводок. Очень короткий поводок. Это так и выглядело. Так вот о чем говорил Харр. Сволочь. Он знал, что я попытаюсь… Мгновенно замкнув сумрак, резко развернулась. По стене ползло золотое свечение, пронося сквозь нее Ярла. Хвала богам, я успела. Он сделал широкий шаг навстречу мне и замер в полуметре. Привалившись спиной к мраморной колонне, оддегир загадочно улыбнулся, скрестив на своей огромной груди руки.
— Что, ма эя. Не получается? Беда…
Не думал, что синеглазая так высоко ценит свою свободу: она озверела, когда осмыслила, что я посадил ее на цепь Хрра. Орала и царапалась, как сумасшедшая, хотя я не могу ее за это винить, не знаю, как сам поступил бы на ее месте. Глупая дурочка, она не понимает, что я просто обезопасил ее. С той силой, что заключена в ней, и ее наивной доверчивостью, она может стать легкой добычей контрабандистов, и рабство будет самым меньшим из зол, которое может с ней случиться. В том, что попытается бежать, даже не сомневаюсь. А сейчас, без знака Кта, и подавно. Теперь понятно, почему эктраль молчала все это время — магия Кта проникла в кровь, блокируя любой всплеск силы. Убил бы ту тварь, что так поиздевалась над малышкой. Есть столько способов не дать ей бежать, но почему-то из всех возможных работорговцы всегда выбирают самый безжалостный. Браслет безвреден, и позволит мне мгновенно перенестись к ней, как только эктраль снова потянет ее в другой мир. Хорошо, что сегодня был рядом, синеглазка могла захлебнуться и утонуть в озере. Это невероятно, я предполагал все, что угодно, но только не это. И представить себе не мог, что хрупкое тело девочки способно вместить в себя сотворяющий камень. Такое было под силу только отцу.
Кто она? Откуда? Что это за магия, способная удержать в себе столь мощный артефакт силы? И ведь не скажет, мерзавка синеглазая. Пытать буду, не скажет. Пытать? Да какое там… Разве я могу ее пытать? Я не могу причинить ей боль. Даже крикнуть на нее не могу. Не знаю, что со мной, вижу ее слезы — и в горле ком, в голове туман, а в душе тоска. Она бросалась в меня ночью камнями своих жестоких слов, а мне казалось, что синеглазая тэйра взяла в свои хрупкие руки мое сердце, и сдавливала с такой силой, что было трудно дышать. Не думал, что это так больно… как рана, в которую воткнули тантор, расковыряли и засыпали солью. Что сделала со мной эта златокудрая девочка? Зачем стирал с ее мокрых щек слезы, обращая в цветы и самоцветы? Зачем смотрел всю ночь и умирал от желания? Я болен ею… Смертельно болен… Не могу ни взять силой, ни отпустить.