Свет утренней звезды - Страница 37

* * *

Сегодня ветер разыгрался не на шутку, вечером будет буря. Пыльные воронки закручивались у моих ног, песок скрипел на зубах и сыпал в глаза. Ненавижу этот мир. Это ненасытное солнце, жадно пьющее раскаленный воздух, пустыню, кишащую голодными ползучими тварями, и оддегиров, с их неуемной жаждой покорять и убивать. Постылый мир, постылая жизнь, когда уже я выберусь из этого замкнутого круга? Прошло столько лун, а эктраль не дает о себе знать. Последнее время ее зов участился, и это вселяло в меня надежду, что развязка близка. А вот теперь такое затянувшееся молчание начинает меня раздражать и заставляет нервничать. И девчонка пропала, как в воду канула. Я несколько раз возвращался в те места, где встречал ее, и ничего…

Наверное это и есть причина моей злости: я только и делаю последнее время, что срываюсь на каждом, неудачно подвернувшемся мне под руку. И помолвка эта… Сожри ее гекконы. Еле выдержал завершения обряда. Ужасно хотелось прибить Тахара: уродца буквально распирало от кичливого самодовольства и гордости. Заносчивый ублюдок. А сестра его едва из платья не вывалилась, пытаясь выставить мне на показ все свои прелести. Дура. Одно упование, что экраль успеет завершить обороты до того, как мне придется взять ее в жены. Хотя, какая разница, будет она моей женой или нет — спать с ней я все равно не собираюсь. Главное что благодаря ей, меня не выкинут с Оддегиры, даже если придурок Видерон снова начнет скулить по поводу своей погибшей невесты.

Я не понял, почему остановился у тотама — возможно потому, что сам своих рабов никогда не наказывал, а тем более женщин, а тут… к столбу была привязана девушка, судя по фигуре и тонким рукам, вздернутым у нее над головой, очень молодая. Но наверное поразило не это, а ее волосы. Каскад длинных, спускающихся до талии локонов был какого-то совершенно невозможного цвета. Словно в закатное небо плеснули сока тапранов. Хрупкие плечи слегка подрагивали — вероятно девочке было страшно, но она не плакала и не кричала, а молча ждала наказания. Кайр подошел к ней, резким движением откинув копну волос, открывая своему кнуту беззащитную худенькую спину. Что-то острое царапнуло у меня в груди, что-то неправильное и давно утерянное. Девчонка не выдержит наказания, она сдохнет после третьего удара. И вдруг захотелось остановить это жуткое представление, отобрать у оддегира хлыст и дать ему в морду. Да какое мне дело, накажут рабыню, или нет? Останется ли жива после ударов кайра? И я отвернулся. Но как магнитом меня развернуло к тотаму снова. Жалость… Такое забытое чувство. Словно это не я, а кто-то со стороны наблюдает, как плеть со свистом рассекает воздух, разрывая ткань, впивается в кожу юной рабыни, оставляя на ней багровый, уродливый след.

— Довольно! — мой голос прорезает тишину тотама отчетливо, резко, громко. Кайр смотрит на меня, и я вижу, как сквозит в его взгляде недоумение и испуг. Высший вмешался в наказание раба. Впервые за сотни айронов высший позволил себе изменить ход событий в тотаме. Твою мать… Зачем я это сделал!? Зачем решил спасти эту девочку? Возможно, потому что она напомнила мне другую…

— Ты не вправе, Ярл, отменять наказание. Это моя рабыня, — чужой возглас звучит за моей спиной, и у меня возникает отчаянное желание развернуться и врезать Тахару хорошенько, чтобы больше никогда не смел дышать мне в затылок. Щенок…

— Прости, не имею привычки знать всех своих рабов в лицо, думал, что она моя, — безразлично бросаю я. — К чему портить такой хороший товар? На Гаронне ценят таких, как она, выше камней и золота.

— Я приобрел ее на Гаронне — внял твоему совету повелитель. Зачем нужно золото и самоцветы, если за них нельзя купить понравившуюся тебе женщину? — оскалился Тахар.

— Так понравилась, что ты решил забить ее до смерти? — усмехаюсь я.

— Она подняла руку на меня и мою сестру. И по законам Оддегиры достойна смерти. Но я милостив, десять ударов плетью сделают ее смирной и покорной.

— Она не выдержит десять ударов.

— Тебе-то что? Она моя… Захочу убью, захочу помилую, захочу зацелую до смерти.

— Твое право, — я разворачиваюсь, собираясь покинуть тотам, и ехидный голос Тахара вонзается мне в спину, как корда.

— Кажется, я огорчил тебя, владыка. Прости. Женщина ведь не станет предметом раздора между нами? Можно поделить ее. Какую часть выбираешь, повелитель? Верхнюю или нижнюю? Нееет… — нагло протягивает он. — Мы поделимся по-братски. Пополам. Мы же почти родственники… — в глазах маленького ублюдка загорается торжествующий блеск, и он резко бросает кайру:

— Казнить ее… Хочу чтобы ты разрубил ее на две одинаковые половинки. Половину мне, половину повелителю…

Тварь я знаю, что это. Это месть за ту светловолосую с проклятой Нарии, что я не дал ему забрать и приказал убить.

Кайр отстегивает рабыню от столба, поворачивая ко мне лицом… И пески Оддегиры разверзаются под моими ногами. Сердце уходит куда-то в пятки, а потом заходится в бешеной агонии, и мне начинает не хватать воздуха. Это она… Синие глаза, терзающие меня и днем и ночью, впиваются в меня смертоносным жалом, и я выкрикиваю «Гаххарр» до того, как палач успевает опустить меч на ее голову.

До одного места, что Тахар и кайр смотрят на меня с отвисшими челюстями — я вижу только ее влажные от слез глаза и искусанные до крови губы. Я подхожу к ней, опускаюсь на корточки, захватывая в ладонь ее подбородок заставляя взглянуть на меня.

Наконец-то…

Я чувствую пальцами бархат ее кожи и живое тепло… хрупкая, нежная, красивая… и ее глаза… такой чистый свет… свет утренних звезд моего Теона. Я не брежу, это она… она так же реальна, как это красное солнце, играющее кровавыми искрами в ее волосах. Странный цвет… жуткий. Что она с ними сделала?