— Относись к каждой ошибке, как уроку, из которого ты вынес для себя что-то полезное. Ошибаясь, падая, сбивая колени, ты становишься не мальчиком, но мужем. Ты выбираешь свой путь, сын. Если бы я позволил тебе вернуться на Тэон сразу, в тот же айрон, ты никогда бы не смог оценить щедрости подарка Эглы! Ты мой наследник, моя надежда, моя кровь. Тебе и твоим детям править Тэоном, и следить за благополучием и процветанием в спектре. Если бы не эта девочка, ты так и не понял бы, что за счастье видеть свет в глазах любимой женщины можно пожертвовать даже жизнью, что миром правит не сила, а любовь. Она наполняет жизнь смыслом, истиной, красотой. И если ради власти можно сломать, убить, уничтожить, растоптать, пойти на любую подлость, то только любовь способна засеять пустыню цветами, зажечь на небе все звезды, и повернуть время вспять.
Я улыбнулся. Слова отца будили в моей памяти светлые мгновения счастья. Это одновременно и наказание, и великая милость — жить с воспоминаниями о той жизни. И не важно, что они иногда заставляют меня просыпаться в холодном поту, а потом, до утра, стоя у окна смотреть на усыпанное звездами небо. Сколько бы боли они мне ни причиняли, я не готов отказаться от памяти о тебе, моя чистая Эя.
— Пойдем, сынок, — потрепал меня за шею отец. — Мать с сестрами заждались нас к обеду.
— Пойдем, — согласился я, покидая зал, зная, что завтра приду опять, чтобы включив скон, увидеть ту, что навсегда изменила мою жизнь.
Мое вмешательство в планы братьев отца изменило и ход истории в спектре Ррайд. Оддегира без меча Антариона и мальчишки, способного прокладывать пути между мирами, осталась обычным миром второго уровня, зажатым со всех сторон в жаркие тиски пустыни. Хотя воинственной она является по-прежнему, только теперь, песчаные племена воюют между собой за территорию и воду. С Гаронной отец тоже разобрался по моей просьбе, несмотря на то, что очень не любил вмешиваться в развитие миров, наблюдая за ними со стороны и лишь изредка корректируя события и факты. Сейчас Гаронна — это самая знаменитая торговая точка во всем спектре Ррайд. Здесь можно купить абсолютно все! Все, кроме рабов. Не знаю, как отцу удалось влезть в голову правителя Гаронны, и надоумить подписать указ о запрете на ней торговли живым товаром, но с тех пор, там даже пойманных магических животных не продают. Контрабандисты и работорговцы, правда, пытались открыть черные рынки в других мирах, но мы с Икарием их благополучно отлавливали, отправляя в ссылку на Миору, ту самую, где на нас синеглазкой охотились прожорливые траккады.
Самое смешное, что несмотря на отсутствие внешнего источника угрозы в лице Оддегиры, Альянс Ррайд все равно был создан. Только теперь у него были совершенно иные задачи и функции. Туда входили крупнейшие и сильнейшие миры, подписавшие между собой договор о дружбе и сотрудничестве, и главенствующую роль к моему полному недовольству в нем опять занимала Арзария. Сколько я ни пытался себя убедить, что мое отношение к Видерону предвзятое из-за воспоминаний о той, другой жизни, нелюбовь к нему лезла из меня, как пена из выкипающего котла. Одно его имя вызывало у меня раздражение и злость, и, как оказалось, не зря. Наверное Эгла играла со мной в странные игры, испытывая на прочность, потому что как и в тот раз она снова решила расставить наши фигуры в углах одного треугольника
— Эя, не уходи. Скоро приедут легаты. Не хочу, чтобы ты выглядела перед гостями, как дикая сарна, — мама пытается меня остановить, но разве можно поймать сачком ветер, или удержать воду решетом. Я бегу так быстро, что картинка леса боковым зрением смазывается в одну сплошную линию, а мой звонкий голос трепыхающейся птицей опускается в раскрытые объятья сердитой матушки:
— Я не долго. Я только искупаюсь в источнике Эглы, и вернусь.
— Эя, несносная девчонка! Стой! Ты даже платье для приема еще не примерила, — мамин упрек летит мне в спину, словно камень. И я бегу еще быстрее, так, что сверкают пятки, и волосы золотым шлейфом развеваются по ветру. И где-то за моей спиной словно вырастают крылья, они подхватывают меня и несут вперед — навстречу солнцу, навстречу ветру, навстречу жизни.
Ненавижу платья. Длинные юбки путаются в ногах и мешают бегать. А еще больше ненавижу туфли на каблуках, холодные, сверкающие драгоценности, нелепые витиеватые прически и идиотские придворные манеры. Мама всегда говорит, что я больше похожа на лесное животное, чем на наследную тэйру, последнюю из рода сумеречных. Босая, вечно измазанная травой и соком лесных ягод, с распущенными волосами, изодранными руками и коленками, я мало похожу на высокородную наследницу Нарии.
— Ну, погоди, паршивка! Вернешься ты во дворец. Накажу! Заберу ключи от библиотеки, и десять лун будешь с вместе с Мирэ брать уроки танцев, — злится мама.
О, нет, только не это! Мгновенно остановившись, я грустно поплелась обратно во дворец. Хуже дурацкого приема могут быть только уроки танцев и запертая библиотека. Не знаю, что интересного Мирэ находит в жеманных дерганьях и бесполезных расшаркиваниях. Единственное, что мне доставляет удовольствие во всем этом процессе, это наступать на ноги достопочтенному господину Элиоту, и смотреть, как он, закатывая глаза, воротит своим длинным острым носом, утверждая, что я не нежная тэйра, а солдафон, марширующий по плацу. Да простят меня боги, но учиться фехтовать с солдатами мне почему-то действительно нравится гораздо больше, чем выписывать ногами его замысловатые па.
Папа всегда смеется, и говорит, что мне нужно было родиться мальчишкой — слишком уж упрямый и непокорный у меня характер. А мама причитает и охает, что такую, как я, сложно будет выдать замуж, потому что пообщавшись со мной, женихи сбегают от меня на следующий день.