Свет утренней звезды - Страница 130

130

Мирэ часто спрашивает, «как вам удается доносить нужную мысль одним лишь взглядом?». Мне сложно объяснить, как нам удается понимать друг друга без слов, наверное в этом и заключается смысл и суть предначертания. Я уже и не знаю, как может быть по-другому. Мирэ, правда, нашла свой способ общения с супругом, не такой необычный, как у нас с Ярлом, но зато не менее действенный. Стоит ей надуть губы и широко раскрыть глаза, полные слез, ее Тахар из дикого лура превращается в домашнего кота, который, разве что ей тапочки в зубах не приносит. Рядом с сестрой суровый и буйный глава Лиги Ррайд становится тихим, смирным и покладистым, за что за глаза, в совете, его частенько называют подкаблучником. Глупые, они просто не понимают, как сильно грозный правитель Оддегиры любит свою жену. Лично я ему очень за это благодарна, потому что именно эта любовь помогла и Мирэ, и отцу, и всей Нарии в целом.

После того, как Ярл забрал меня на Тэон, Тайрон Видерон выставил отцу иск, обвинив в том, что алмазные шахты уничтожены по вине его людей, и потребовал возмещения ущерба. Сумма была запредельная, и Тахар Айгард, явившийся в самый неподходящий для правителя Арзарии момент, испортил Таю все его мерзкие планы. Мало того, что он рассчитался вместо отца чистым золотом, так он еще и пообещал Таю тихо прикопать его в своей бесценной пустыне, если он еще раз посмеет сунуться на Нарию.

Оддегира с ее несметным богатством — золотыми песками, неожиданно и стремительно вступила в игру, изменив расклады сил в Лиге и потеснив с главенствующих позиций Арзарию. Тахар Айгард умело воспользовался подаренным ему Ярлом шансом, и вскоре совет миров выбрал его на пост главы Альянса Ррайд практически единогласно.

Когда я интересуюсь у Ярла, почему он не расскажет Тахару о том, что тот спасением своего мира обязан именно ему, он всегда отшучивается и говорит, что отец запрещает вмешиваться в судьбу созданных им миров без особо важных на то причин. Может, конечно, и так. Я никогда не решалась спросить об этом Антариона в открытую, потому что сама частенько грешу, принимая самое активное участие в судьбах понравившихся мне совершенно незнакомых людей. Надеюсь, что он никогда и не узнает об этом. Но мне все же кажется, что нет ничего плохого в том, что я пытаюсь устроить чью-то жизнь. Ну как глобально может повлиять на спектр Ррайд то, что я свела вместе бездомную сироту Таис и лучшего друга и правую руку Тахара, эорда Саруса?

Ярл говорит, что у меня доброе сердце, поэтому я и отношусь так чутко к чужой боли или несчастью, а я думаю, что все не так. Просто когда человек очень счастлив, ему непременно хочется осчастливить абсолютно всех, сделать так, чтобы повсюду царили мир, согласие и любовь. И в этом со мной не может не согласиться даже великий Антарион Эллер, который всегда говорит, что вселенной правит любовь. Что только ее созидающая сила способна творить красоту, прогонять мрак и тьму, сеять разумное, доброе, вечное. И что творец всего сущего тоже есть ни что иное, как любовь — искренняя, бесконечная, всеобъемлющая и всепрощающая.

Это чувство живет в сердце каждого. Рано или поздно оно расцветает там хрупким, нежным цветком, и только от нас зависит, сумеем ли мы сохранить его неувядающий цвет, и пронести сквозь бури невзгод и ураганы потерь. Я храню и берегу ее с того момента, когда шла в простом, легком, словно ветер, платье, с распущенными волосами, украшенными лишь цветами эурезий, неслышно ступая босыми ногами по шелковистой зеленой траве, навстречу своей судьбе — мужчине, мудрому, доброму, сильному, бесконечно родному, улыбающемуся мне такой широкой и светлой улыбкой, что хотелось не идти к нему, а лететь.

Я помню все, как будто это было вчера. Помню свою маленькую ладонь в огромной ладони мужа. Помню такие простые и такие важные слова, что мы произносили в вековом лесу у древа правды.

— По доброй воле, — гордо и нежно произносил Ярл, одевая мне на палец кольцо, а я смотрела, как ветер трепет складки его белых одежд, как солнечные лучи играют в серебре его волос, и боялась закрыть глаза, опасаясь, что он возьмет и исчезнет.

Я помню все — и осыпающуюся на целующихся нас сияющим дождем благодать священного дерева, и мамины слезы умиления, и папину тихую радость, и искренние поздравления семьи Ярла, и дурачащихся духов, и летающий корабль с белоснежными парусами, на котором мы с Ярлом удрали от всех в звездно-синюю высь.

И я помню бескрайнюю, волшебную ночь, подарившую мне крылья. Ночь в объятиях моего единственного, моего родного, моего любимого.

Я летала. Высоко-высоко. Я падала вместе с ним в бархатное небо, осыпаясь в его ладонях звездным дождем. Тонула в бездне его сияющих глаз. Растворялась в тумане его поцелуев. Никогда не думала, что прикосновения мужчины могут быть такими. Обжигающе-пьяными, топящими рассудок в волне неги, сметающей на своем пути все желания и мысли. Меня целовали… неистово, невыносимо-осторожно, и снова неистово. Меня укутывали в кружева безрассудных слов.

— Я постелю тебе постель из облаков, — шептал мягкий голос Ярла. — Укрою лепестками роз, — обещали его ласковые руки. — Убаюкаю нежностью, — сводили с ума его жаркие губы.

Он вынимал из меня душу. Он заполнял меня собой. Отдавал свое дыхание, обнажал свое сердце, даруя мне жизнь, наполненную бесконечным теплом.

Я наверное самая счастливая женщина на свете. Мне не за что жаловаться на судьбу и не в чем ее упрекнуть. Потому что теперь я знаю, что такое жить на раскрытой ладони боготворящего тебя мужчины, для которого сколько бы времени ни прошло, ты всегда будешь его сердцем, его солнцем, его светом — светом любви, светом надежды, чистым светом утренней звезды.

130